Тогда я думал, что понял все: как расцветает мозг на конце членистого стебля; как мы запускаем корни в почву, растем и крепнем. Это значило все и не значило ничего — как тогда, так и сейчас.
И я сказал себе, что был далеко-далеко… Потому что я был своим собственным отцом и своим собственным ребенком и ненадолго уходил, но теперь вернулся. Вот что я себе сказал, собираясь в обратный путь: «Сынок, твой папа был очень далеко».
…Да, конечно, но ведь это было очень давно. А как насчет дня сегодняшнего? Я в том смысле, что полгода без выпивки и курева — это вам не шутки. Наверное, лежа тут без сознания, я был здоровее, чем на протяжении всей своей взрослой жизни. Пускай физических упражнений кот наплакал, зато в том, что течет через мою ноздрю в пищевод, никаких токсинов. Непонятно даже, как мое тело смогло пережить такое долгое воздержание от спиртного и дури.
Может, я перекуюсь, может, я вообще завяжу пить и курить, а также нюхать и жевать всякую дрянь. И когда восстановлю водительские права, скорость превышать — ни-ни! А еще ни разу не скажу худого словечка про наших законно и демократично избранных представителей и их стратегических союзников и буду куда терпеливей и уважительней выслушивать мнение собеседников даже по самым дурацким вопросам… Хотя стоит ли возвращаться, чтобы заниматься такой херней? Черного кобеля не отмоешь добела. Буду грешить и впредь, только куда осторожнее.
Малыш, твой папочка…
Да, знаю. Это мы уже слышали. Думаю, до нас дошло. Еще кто-нибудь?..
Кончена забава (спасибочки, Билл)
Процедура завершена (и тебе, Мак)
Браммер пробуждается (а если подумать?)
Брахма пробуждается (большое спасибо)
Не за что (харе болтать; не томи душу)
Мгла.
Нет, не мгла. Кое-что есть. Что-то темно-, почти коричнево-красное. Везде. Пытаюсь оглянуться, но не могу, значит, это не просто цвет стены или потолка. Может, это позади моих глаз? Не знаю. И хрен тут выяснишь.
Звук. Я что-то слышу. Вот на что похоже: когда ныряешь в бассейн и плывешь обратно к поверхности. Этот звук, такой булькающий белый шум, постепенно меняется в тоне, от очень низкого до самого высокого, а потом лопается как пузырь, разлетается на…
Разговор, женский смех. Позвякивание стекла и металла. Колесный визг или скрип ножки стула.
Запах. Да, очень медицинский. Теперь очевидно, где мы находимся. Еще — что-то цветочное. Я чувствую два запаха. Один резкий, но свежий, другой… Не знаю. Не могу описать… Ага: первый — от цветов на тумбочке у кровати. Второй запах — ее. Похоже, она не изменила своему пристрастию к духам «Джой». Да, наверное, это она. Так этими духами не пахнет больше никто, даже ее мать. Андреа здесь!
Сегодня что, день тот же самый? И что, я ее увижу? О, только не уходи! Останься!
Ну двинь же чем-нибудь! Давай шевелись!
Тут полнейший беспорядок. Ни черта не видать. Я похож на сонного кукловода, которого неожиданно разбудили, и теперь он шарахается за сценой и пытается отыскать концы и распутать нитки. Ручки? Ножки? Головки? Что тут к чему? И где инструкция?.. О господи, только бы не пришлось учиться всему этому по новой.
Глазки! Откройтесь, блин!
Дерг! Ручки!
Ножки! А ну-ка вставайте, делайте, что вам положено!
…Эй, люди! Кто-нибудь!
Полегче, полегче. Ложись-ка и думай о Шотландии. Успокойся, приятель. Дыши глубже, прислушайся к току крови. Ощути тяжесть заправленного под матрас одеяла и простыней, ощути щекотку в ноздре, куда входит конец трубки…
…Вот и все. Не слышно ничьей болтовни поблизости. Только приглушенный рокот здания, города. Легким ветерком унесло аромат «Джой»… А может, его тут и не было. Зато подсохшей кровью попахивает…
Снова потянуло сквозняком. Приятное ощущение на щеке и на коже между носом и губой. Со студенческих лет не ощущал там ветра. Столько лет прожил с бородой…
Я глубоко вздыхаю.
Я в самом деле дышу. Чувствую сопротивление заправленного под матрас одеяла, когда грудь поднимается выше обычного. Трубка искусственного легкого скользит по ткани на плече, потом, когда я расслабленно выдыхаю, скользит обратно. Дышу!
Я до того потрясен, что открываю глаза. Дрожит левое веко; ресницы слиплись, но взор проясняется через секунду-другую. Поначалу все дрожит и кажется слишком ярким, но вскоре нормализуется.
Андреа сидит менее чем в метре, подобрав ноги под стульчик. Одна рука лежит на бедре, другая держит у рта пластиковый стаканчик. Губы раздвинуты. Я вижу ее зубы. Она изумленно смотрит на меня. Я моргаю. Она тоже. Я шевелю пальцами ног и вижу, как в изножье приподнимается и опускается белый пиджак.
Напрягаю бицепсы. До чего же грубые здесь одеяла! Есть хочется!
Андреа опускает стакан, чуть наклоняется вперед, словно не верит собственным глазам. Смотрит то в один мой глаз, то в другой, явно выискивает в них признаки сознания (и я вынужден согласиться, что это вполне обоснованная мера предосторожности). Кашляю, чтобы прочистить горло.
Андреа вся обмякает. Когда-то я видел, как выпадает из ее пальцев шифоновый шарф, но даже тот не изгибался столь грациозно… С ее лица вмиг сходит вся тревога: раз — и нету. Андреа медленно кивает и улыбается:
— С возвращением.
— Да ну?
Полицейские машины (бутерброды с джемом). — На английском сленге полицейские машины зовутся бутербродами с джемом. В англо-американском словаре Криса Рея (www.english2american.com) это прокомментировано следующим образом: «Полицейские машины в Англии белые, с красной продольной полосой посередине, — отсюда и прозвище. Если сощуриться, встать на голову и прочитать „Отче наш» задом наперед, то не исключено, что в чем-то полицейский автомобиль покажется не таким уж и непохожим на бутерброд с джемом».