Я пробираюсь к высоким окнам — кускам обсидиана в обрамлении потрескавшейся белой краски. Загораживаю пыльные стекла тяжелыми ставнями, они при этом громко скрипят. Снаружи, внизу, я вижу изломанную линию прибоя и несколько огней вдали — это навигационные фонари и бакены. Выше, там, где должен находиться мост, — только беззвездная мгла. Волны блестят миллионами тупых ножей.
— Вот она. — Эбберлайн Эррол находит кровать. — Кажется, отсырела немножко, но я найду побольше простыней. Они где-то здесь, в этих ящиках.
Кровать огромна. Изголовье резного дуба изображает пару огромных распростертых крыл. Эбберлайн, в клубах пыли, идет рыться в шкафах и ящиках. Я испытываю кровать на прочность.
— Эбберлайн, это очень любезно с твоей стороны. Но ты уверена, что у тебя не будет из-за этого проблем?
Она громко чихает рядом с далеким ящиком.
— Будь здорова, — говорю.
— Спасибо. Нет, я не уверена. — Она стягивает с ящика простыни и газеты. — Но если вдруг отец каким-то образом прознает и рассердится, я наверняка смогу его уговорить. Не беспокойся, сюда никто не ходит. Ага! — Она обнаруживает толстый плед, несколько простыней и подушку. Зарывается лицом в плед, глубоко вдыхает:
— Да, вроде сухой. — Она стелит кровать.
Я предлагаю содействие, но получаю отлуп. Тогда снимаю пальто и отправляюсь искать ванную комнату. Она раз примерно в шесть больше комнаты 306 на уровне У-7. Одна ванна чего стоит — в ней может поплавать приличных размеров яхта. Туалет просто шикарен. Умывальник работает, душ и биде тоже дают водяные струи. Я задерживаюсь перед зеркалом, зачесываю волосы назад, оправляю рубашку, смотрю, не застряли ли кусочки пищи в зубах.
К моему возвращению в комнату постель уже готова. Над белым одеялом из утиного пуха раскинулись громадные дубовые крылья. Эбберлайн Эррол ушла. Входная дверь медленно покачивается на петлях.
Я закрываю дверь, гашу почти все огни. Нахожу старую настольную лампу и ставлю ее на ящик рядом с огромной холодной постелью. Потом лежу и разглядываю на потолке большие тусклые следы давно пролитых слез.
А они, словно древние фрески, глядят в ответ, отражая круглый стигмат на моей обнаженной груди.
Я дотягиваюсь до старой лампы и снова включаю тьму.
«Злезь на Покойника», — скозал мине етат старый убльюдок када я па питался палучит ат ниво коикакии свиденя. Ты гаварю старий долбаной изврашченетс закаво ты миня принимаиш. Тирпение мае лопнуло и я падрезал иму глодку. Я тибя спрашиваю где ста долбана Спяшчая Кросавитса и нахрена мине сдалса твой пакойник. «Нет, нет, — гаварид и крававими слунями всю маю новую керасу за бризгал. — Это скалу звать Покойник. На ней стоит замок, там ты и найдешь Спящую Красавицу, но только не забудь, что надо остерегаться…» — и тута убльудок памираит пависнуф на мине. Вот видь думаю зашибис ета ж аффигеть можна. Насраение упала канешна да тока ничиво ни паделаишь чо случилас то случилас.
Ни как ни мог вспомнит где ета я ранше слухал про Спяшчу Кросавитсу но видь слухал ета тотчна. Сичас кругом стока всякой магии куцы ни пльунь валшебники калдуны и ведь мы. В какой горад ни зойди абизатилно на поришса на какованибуть убльудка каторый на водид чары и гаварид за клинания и на равид кавонибуть привратить в лигужку или чирвяка или пляватильнитсу или ишо чаво. Многа сичас розвилос хитразадых пидрил да видь нада камуто и навое па палям раз кидывать и дама строить и хлеп растидь и все такое верна видь. В падобных дилах магия ни охти кака памошнитса. Ана хараша када нада рыжывьё ховать и памядь адшибать и приврашчать льудей в то во што ани приврашчатца ни хатяд и все такое протчее а ни када нада пачинить калисо долбаной павозки или откапать поели паводка фамильну халупу из ричнова ила. Такчо вы миня лутчше ни спрашевайти какета магия дейзтвуид можид ия навсех ни хватаид или шо адин калдун накал давал другой фзад разкалдуид коротчи нетак ана крута как ие разписываюд или на верна мир уже давно был бы афигенна чюдестным и щасливым и люди жыли бы в мири и гормонии и па мне так ета било бы проста зашибис. Но жызнь такава какава ана ест и па мне так ета савсем ни плоха патамушта инатче ни нужны били бы парни в роди миня и кака мине с таво радост верна видь да и скукатень била бы.
А ваще нынтче жетуха ничиво работы завалис в аснавном патаму што все eти калдуны такие хитрамудрые што за бывайюд пра тошто метч могет койчиво делат чиво валшебство ни могет асобена када твой пративник ждет от тибя закленания а ни удара метчом. Ващето я и сам об завелся койкакими валшебными даспехами а ишшо дабыл закалдовоный ножытчек каторый пра сибя думал што он баивой кинжял и все такое протчее но я им пачти ни ползуюз. Лутчи полагаца на сваю крепку руку и острий метч вот што я вам скожу.
Мой первый имеет английский король
И то, где грызутся за главную роль.
Второй — меж клыков, источающих яд,
И в лицах людей, что над мертвым скорбят.
Их вместе нельзя обнажать просто так,
Но если уж вынул… (Ответ — не елдак.)
Ни обрашчайти внымания ета долбаный ножытчек нисет всяку чуш. Атвет кстати кинжял. Дуратчина этот ножытчек ни мазгоф ни граматы. А ишшо у ниво отчень писклиавый галасишко и как он мине инагда на не вы действуид эта ж проста аффигеть можна. Правда под час ета штутчка дрьютчка бываид палезной ана на пример спасобна видить в тимнате и ишшо гаварид мине кто мой друк а кто врак и клянус ана пару рас випрыгивола из маих рук и литела как птитца и ванзалас прям в глодку убльюдку каторый мине даставлял ниприятности. Нужная штуковвина. Раньши ана была у дивитцы у юной кастлявой ведь мочки. Иё дамагалси адин калдун а ана ни хатела играть с ним в ети игры и тада нанила миня штобы я пазаботилса о старом казле и ета юная дивитца дала мине в награду ножытчек скозала ето токо копия но ана явилас из будушчево и можид тибе пригадица.