Мост - Страница 68

Хвост исчезает, он съеден дымом. Постепенно уничтожается и фюзеляж. Самолет движется вровень с поездом и не отклоняется от своего курса, хотя черные разрывы так и роятся вокруг. Самолет уже лишился половины фюзеляжа, а хвоста нет и в помине. Серый дым добрался до крыльев и фонаря кабины. Этот самолет не может лететь, он должен был потерять управление еще в тот миг, когда лишился хвостовых плоскостей. Но он держится в воздухе, он не отстает от несущегося поезда, он больше не теряет высоту. Густое облако серого дыма съедает фюзеляж, крылья, кабину, а потом, когда они исчезают, дым редеет. Остались только обтекатель капота двигателя и блестящая черточка пропеллера.

Летающий двигатель! Ни пилота, ни топлива, ни крыльев, ни руля высоты. Обтекатель тает, выхлоп за выхлопом. Буквально считаные черные клубы берут за труд ползти дальше. Вот и капот исчез, и пропеллер сгинул в выбросе плотного серого дыма. Остается лишь кок, но и он тает на глазах, пропадает. И снова за мелькающими, размытыми скоростью поезда вертикалями и укосинами лишь синее небо и аэростаты.

Поезд меня качает и потряхивает. Я в полусне.

Ложусь досыпать.

В пути я видел странный повторяющийся сон о чьей-то прежней, сухопутной жизни. Мне снился один и тот же мужчина, сначала ребенком, потом юношей. Но на любом из возрастных этапов мне никак не удавалось его разглядеть толком. Как будто я смотрю на него сквозь туман и вижу только в черно-белом изображении, и картинка вдобавок загромождена вещами, не вполне реальными, но это и не просто визуальные образы. Как будто экран, на котором воспроизводят чужую жизнь, дает искаженное изображение, но при этом я способен видеть еще и то, что происходит в голове этого человека, видеть, как его мысли, связи и ассоциации, догадки и намерения фонтанируют и попадают на экран. Все казалось серым, нереальным, но мне иногда удавалось заметить черты сходства между происходящим в этом странном навязчивом сне и тем, что творилось в действительности, когда я жил на мосту.

А может быть, это и есть реальность? Может быть, частично восстановилась моя поврежденная память и теперь выдает беспорядочные фрагменты — то ли развлечь меня пытается, то ли что-то сообщить. Помнится, в одном из снов я видел что-то наподобие моста, только издали, кажется, с пустынного берега, и к тому же сооружение было недостаточно велико. Позже вроде бы снилось, что я стою под мостом, но снова он был слишком мал и темен. Слабый отголосок, не более того.

Безлюдный поезд, на котором я укрылся, сутки за сутками катил по мосту, порой замедлял ход, но никогда не останавливался. Раза два у меня имелась возможность спрыгнуть, но я не спрыгнул из боязни разбиться насмерть. К тому же я решил доехать до конца сооружения. Я прошелся через состав и выяснил, что в нем всего три вагона: два пассажирских с сиденьями, столиками и спальными купе и ресторан. Ни кухонного вагона, ни складского, и двери в торцах первого и третьего вагонов заперты.

Почти все время я прятался, вжавшись в откидное сиденье, чтобы не увидели снаружи, или лежал в спальном купе на верхней полке и смотрел через щель между занавесками на мост. Дремал или мечтал о еде, пил в туалете воду.

По ночам лампы не включались, лишь установленные вдоль путей желто-оранжевые прожектора шарили призрачными лучами по бегущим вагонам. День ото дня становилось теплее, солнце за окнами — ярче. Облик моста нисколько не менялся, чего нельзя было сказать о людях, которых мне иногда удавалось разглядеть возле путей. Кожа у них была других оттенков, смуглее, — наверное, я уже в южных краях.

Но через несколько дней снова потемнело. Я ослаб от голода, почти не вставал, елозил от качки туда-сюда на откидном сиденье, словно незакрепленный предмет по палубе судна. Начинал верить, что свет нисколько не изменился, просто меня подводит зрение и люди от этого похожи на тени. Глаза все равно болели.

Однажды ночью я вскинулся: мне снилось, как мы с Эбберлайн Эррол ужинали в ресторане. Кругом была тьма — и в вагоне, и снаружи.

Ни единого лучика не падало с моста, не блестела отраженным светом хромированная фурнитура. Я поднес к глазам руку — не видать. Закрыл глаза, надавил на них пальцами и увидел только фосфены — реакция глазных нервов на нажим. Ощупью добрался до ближайшей двери, опустил окно и выглянул наружу. В вагон ворвался теплый воздух с незнакомым, очень густым и тяжелым, запахом. Сначала я встревожился, не учуяв запаха соли, водорослей, краски и машинного масла, даже дыма и пара.

Но тут наверху я заметил полоску света; она двигалась, но очень медленно. Поезд по-прежнему шел почти на максимальной скорости, ветер врывался в окно и теребил на мне одежду. Но я видел, как в вышине еле-еле ползет свет. Наверное, он очень далеко. Я предположил, что это край облака, освещенный звездами. Тут я сообразил, что вижу эту бледную кромку целиком, мне не мешают фермы и перекладины, не рубят картину на мелкие фрагменты.

Может быть, на этом участке моста несущие основную нагрузку элементы конструкции расположены ниже рельсов? Меня снова начало мутить.

Поезд сбросил ход на каких-то стрелках, шум уменьшился, и, прежде чем состав опять набрал скорость, я успел расслышать далекие ночные голоса дикого темного леса и понять, что световая полоска, ошибочно принятая мной за край облака, — это неровно поросшая лесом горная гряда в паре миль от меня. Я рассмеялся, безумно и восторженно, сел у окна и сидел до рассвета, когда начало пригревать солнце и в зарослях появились очаги тумана.

В этот день поезд замедлил движение и въехал в пределы довольно крупного города. Неторопливо петляя, состав миновал сортировочную и приблизился к длинному, приземистому зданию вокзала. Я спрятался в кладовке для постельного белья. Поезд остановился. Послышались голоса, урчание каких-то машин внутри вагонов, затем наступила тишина. Хотел выбраться из шкафа, но тот, оказывается, заперли снаружи. Я задумался, что делать дальше. Снова через металлическую дверь шкафа проникли голоса, и у меня возникло впечатление, что поезд наполняется людьми. Через несколько часов он тронулся. Ночь я провел в запертом шкафу, а утром меня обнаружил проводник.