Мост - Страница 70

Там, где раньше хранилась моя роба стандартного образца, я нашел чьи-то неудобные ботинки и старый костюм. Оделся, обулся и вышел в город. Увидел парк, который мне полагалось подметать, только сейчас в нем повсюду стояли палатки, а здания вокруг превратились в руины.

В небе то и дело появлялись самолеты — одни ровно гудели, пролетая, другие с воем падали из ночных облаков. Земля и воздух сотрясались от взрывов, пламя взлетало ввысь; кругом — руины и запах смерти. Я увидел тощую клячу, убитую прямо в упряжке; повозка была наполовину погребена под обломками здания. Тощие мужчины и женщины с безумными глазами аккуратно разделывали конягу.

Облака казались оранжевыми островами в чернильном небе; пожары отражались в летучем паре и посылали навстречу колонны своей собственной мглы. Над пылающим городом кружили самолеты, как вороны над падалью. Иногда какой-нибудь из них попадался в луч прожектора, и небо вокруг еще сильнее затмевалось комками черного дыма. В остальном же город казался беззащитным. Несколько раз над моей головой свистели шальные снаряды, два легли поблизости, вынуждая меня бежать в укрытие; вокруг дождем сыпались пыльные осколки кирпича и камня.

Несколько часов я блуждал в этом бесконечном кошмаре. К рассвету решил вернуться в барак и увидел впереди старика со старухой. Они шли по улице, поддерживая друг друга; внезапно мужчина скорчился и упал, и женщина тоже не удержалась на ногах. Я поспешил к ним на помощь, но старик был уже мертв. Несколько минут не падало ни бомб, ни снарядов, и хотя я слышал треск стрелкового оружия, доносился тот издалека. Женщина, почти такая же седая и тощая, как покойник, кричала, рыдала и стонала, уткнувшись лицом в потрепанный ворот его пальто, и медленно качала головой, и повторяла какие-то непонятные мне слова.

Я и не подозревал, что в иссохшей старухе может быть так много слез.

Я вернулся в барак и увидел, что там полным-полно убитых солдат в серых мундирах. Одна койка была не занята. Я лег на нее и проснулся.

Никакой войны; я по-прежнему в мирном, невредимом городе. Все те же деревья, дорожки и высокие серые дома. Оглядевшись, я убедился, что вокруг те самые здания, которые только что лежали в руинах. Присмотрелся и обнаружил, что не все их блоки должным образом отреставрированы — некоторые хранят различимые, хоть и подтертые выветриванием следы шрапнели и пуль.

Такие сны преследовали меня неделями кряду, похожие, но никогда не повторяющиеся точь-в-точь. Почему-то я не очень удивился, когда узнал, что подобное тут снится всем. Удивлялись они — тому, что со мной такое происходит впервые. Непонятно, почему они так боятся этих видений. Ведь это в прошлом, говорил я им, а будущее может быть лучше, зачем же обязательно должно повториться прошлое?

Однако они считают, что угроза есть. Я им говорю, что нет, но к моим доводам не прислушиваются. Некоторые даже стали меня избегать. Тем, кто слушает, я говорю, что они в тюрьме, только это не простая тюрьма, она — у них в головах.

Этой ночью я пил спирт с товарищами по бараку. Я им рассказывал про мост и про то, что ничего опасного для них по пути сюда не увидел. Большинство работяг обозвали меня чокнутым и разошлись спать. А я засиделся допоздна и слишком много выпил.

Утром я страдаю похмельем, а ведь рабочая неделя только началась. Беру на складе метлу и выхожу в прохладу парка, где лежат листья, мерзлые или оттаявшие — в зависимости от того, куда падают снопы солнечных лучей. В парке меня уже поджидают четверо в большом черном автомобиле.

В машине двое бьют меня, а двое других болтают о том, как на этих выходных пялили своих баб. Мне больно, хотя истязатели не усердствуют, — похоже, им просто скучно. Один рассадил о мой зуб костяшку пальца и как будто осерчал, но, когда он вынимает кастет, другой что-то говорит ему, и первый прячет железку и потом только сидит, посасывая ранку. С воем сирены машина несется по широким улицам.

На лице сидевшего за столом худого седого человека я вижу почти виноватое выражение. Лупить меня не полагалось, но это стандартная процедура. Он говорит, что я просто счастливчик. Я вытираю кровь под носом и подбитые глаза платком с монограммой (каким-то чудом он до сих пор не украден) и пытаюсь соглашаться с незнакомцем. «Вот если б вы были из наших…» — говорит он и загадочно качает головой. И постукивает ключом по поверхности серого металлического стола.

Я где-то в большом подземном здании. В машине, по пути к большому городу (даже не представляю, где он находится), мне надели повязку на глаза. О том, что мы въезжаем в город, я догадался по транспортному шуму, среди которого автомобиль ехал больше часа, пока наконец не нырнул в гулкое подземелье и не покатил по спирали вниз. Когда наконец остановился, меня высадили и бесчисленными кривыми коридорами привели в эту комнату, где сидел худой и седой человек, постукивал по металлическому столу ключом и пил чай.

Я спрашиваю, как со мной собираются поступить. Вместо ответа он рассказывает мне о здании, куда меня привезли, — тюрьме, совмещенной с управлением полиции. Как я и догадывался, сооружение располагается большей частью под землей. С неподдельным энтузиазмом (и постепенно входя в раж) он объясняет, по каким принципам оно построено и как действует. Тюрьма-полиция представляет собой несколько высоких цилиндров, врытых в землю. Этакие трубчатые перевернутые небоскребы, составленные вплотную друг к другу в городских недрах. Точное число цилиндров он не разглашает, но у меня складывается впечатление, что их от трех до шести. Каждый содержит множество помещений: камеры, туалеты, кабинеты, столовые, спальни и тому подобное, и каждый цилиндр способен вращаться независимо от других. Так что можно почти непрерывно менять пространственную ориентацию коридоров и наружных дверей. Допустим, сегодня дверь ведет к лифту, или к подземной стоянке автомобилей, или к железнодорожной станции; завтра она откроет путь в другой цилиндр или за ней окажется глухая скала. Каждый день, а в условиях чрезвычайного положения даже каждый час эти циклопические цилиндры дружно проворачиваются — либо наугад, либо по сложному секретному алгоритму; поэтому заранее планировать побег из тюрьмы совершенно бессмысленно. А информация, потребная для расшифровки этого сложнейшего алгоритма, поступает к рядовым полицейским и тюремщикам по крупицам, ровно в том объеме, какой необходим для выполнения их непосредственных служебных обязанностей, так что посторонний нипочем не догадается и не разнюхает, какую конфигурацию примет в следующий раз мудреный подземный комплекс. К машинам, которые регулируют и контролируют это вращение, имеют доступ лишь самые честные и проверенные сотрудники, а механические и электронные мускулы и нервы машин сконструированы таким образом, чтобы никакой инженер или рабочий, привлеченный к устранению той или иной неполадки, не получил возможности увидеть систему целиком.